Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»] - Т. Кристин

Все обитатели «Альбатроса» сгрудились вокруг шахматного столика. Были тут не только гости пансионата, но и сам хозяин, и даже Розочка со своим вздернутым носиком и стройными ножками.

По жребию играть белыми досталось норвежцу. Похоже, что это обстоятельство подействовало на журналиста угнетающе, и он ничего не мог с собой сделать. Противники подали друг другу руки, шутили, усаживаясь за столик, хотя было видно, что шутки даются им с большим трудом — слишком велико было напряжение, слишком многое зависело от исхода именно этой партии. Остальные турнирные проблемы были решены еще в первой половине дня: третье место занял художник, остальные не имели значения. Правда, интересно отметить такой факт: последнее место досталось доктору. Утром бедняга проиграл юному Олафу, и насмешкам не было конца. Правда, самый юный участник турнира проявил и самую большую волю к победе, завоевав почетный приз — роскошный альбом, так что ходил с гордо поднятой головой.

Шахматы — это война. Если за шахматной доской встречаются сильные партнеры, то шахматная война изобилует жестокими битвами, военными хитростями, отчаянной борьбой за каждую фигуру. Учитывается здесь каждый ход, ценится каждая пешка, от которой зачастую зависит исход партии. Первостепенное значение имеет также инициатива или, наоборот, ее утрата. Очень важно при ведении шахматных баталий знать не только собственные силы, но и силы противника — недооценка или переоценка их опасны.

Противники медленно, не торопясь расставляли фигуры: пешки, король, ферзь, слоны, кони, ладьи. Шестнадцать на шестнадцать, друг против друга, стройные ряды бойцов. Их силы одинаковы в количественном отношении, но поскольку первый ход делают белые, они получают тем самым некоторое преимущество, избирая удобную для себя наступательную стратегию. Разумеется, это не гарантирует еще победы, но преимущество игроку дает. Впрочем, не всегда. В истории шахмат известны игроки, которые предпочитали играть черными.

Первый ход норвежец сделал конем. Журналист, казалось, ожидал именно этого хода, потому что не раздумывая сделал ответный ход — тоже конем.

Бакс понял, что будет разыгрываться партия с применением староиндийской защиты Следующие ходы подтвердили его догадку, они были явно «ничейными». Так бывает, когда серьезная борьба начинается лишь в миттельшпиле. И в самом деле, было сделано уже двадцать ходов, а ни одному из противников так и не удалось добиться даже минимального преимущества. Потери пешек и фигур были одинаковы Правда, за норвежцем оставалась по-прежнему инициатива, но так и должно было быть, поскольку первый ход сделал он.

Прошло около двух часов. Зрители уже не в состоянии были разобраться в игре, не понимая ни тактики, ни намерений игроков. А игроки никого не замечали, полностью поглощенные игрой. Норвежец не отрывал взгляда от доски. Он сидел, обхватив голову руками, крепко сжав губы. Журналист, казалось, утратил обычный апломб, не шутил, не улыбался, лицо его выражало напряженное внимание.

Вытерев вспотевший лоб, он попросил сделать перерыв, что явилось неожиданностью и для его противника, и для всех присутствующих. Обычно перерыв просил сделать тот из игроков, который находился в худшем положении, чтобы отдохнуть, прийти в себя, сбить ритм партии.

Объявили перерыв. Все зашевелились, заговорили, обмениваясь мнениями о партии, высказывая предположения о ее исходе. Мнения были разные.

Норвежец закурил трубку, Милевский курил сигарету за сигаретой. «Что-то слишком много», — подумал детектив.

Он стоял у окна один, размышляя над сложной партией и анализируя шансы противников. Нильсон сохранил лишь минимальное преимущество, но для Бакса было очевидным и другое — игра у журналиста не клеилась, он только защищался, никак не мог перехватить инициативу, а игра в обороне всегда шла у него вяло. Он гораздо лучше чувствовал себя нападая, это была его стихия.

Подошла студентка.

— Ты был с утра чем-то занят? — спросила она с упреком.

— Извини, но мне надо было кое-что обдумать.

— Арт, пойдем на танцы.

— Мы?

— Да, мы, ты и я. Разве я непонятно говорю?

— Я не умею танцевать, последний раз я танцевал…

— Сейчас танцуют так, что это сможет сделать любой. Стой на месте и сгибай колени, и необязательно в такт музыке. Ну, есть еще отговорки?

— Только одна, но зато непреодолимая: у меня нет костюма.

— Ох, убил! На курорте ты можешь явиться на танцы в плавках и в тюрбане. Кстати, такой наряд тебе будет к лицу. Так идем? В «Чайку», мне бы хотелось избавиться от тяжкого впечатления, которое осталось после тех танцев.

— Божена, у меня ведь действительно нет другой одежды, кроме той, что на мне. — Бакс был в джинсах и ковбойке в яркую клетку.

— Очень хорошо, ты по-спортивному, я оденусь, как маленькая девочка, так что пара будет что надо! Можешь завязать шарфик, если хочешь.

— Ты уже не боишься?

— Надеюсь, больше уже ничего не стрясется, пан детектив?

— Откуда мне знать? Божена, я бы хотел еще тут поболеть за шахматистов.

— Пожалуйста, они до десяти кончат. А я после ужина сбегаю куплю билеты Лады?

— Лады. Только что скажет Януш?

— А мне что за дело?

— Посмотри, разве ты не видишь, какой он весь расстроенный?

В глазах девушки мелькнула искра, и Бакс сразу же пожалел о своих словах. «Глупости, нечего мне надеяться, она по-прежнему думает о нем».

— А как у него дела, Арт?

— Да неважно, вряд ли он выиграет эту партию.

— А он был так уверен в себе. Подумаешь, кубок! Ничего, холодный душ пойдет на пользу, смоет немного спеси.

— Да нет, тут игра идет не за кубок.

— А за что?

— Не знаю. Может… за тебя?

— Мне не нравятся такие шуточки, Арт! Скажи по-человечески, что происходит?

— Ставкой в этой игре является что-то такое, из-за чего убили двух женщин.

— Ничего не понимаю! Шахматы как-то связаны с убийствами? Такая благородная игра! Арт, ты что-то знаешь, так скажи мне! Или ты сам еще не уверен?

— Просто пока у меня еще нет бесспорных доказательств. Но в одном я уверен твердо: ставка турнира намного превосходит его приз — кубок.

— Наверное, ты прав. Я и сама подозревала, что неспроста Януш придает такое значение турниру. Тут пахнет большими деньгами, правда?

— Не исключено.

— Вот почему он все на свете позабыл из-за шахмат! Нет, ты посмотри на него, у него такое лицо… Арт, ведь он еще не проиграл?

— Нет, но у норвежца небольшое преимущество.

— Ты считаешь, что мой долг — подойти к нему и вдохновить его на победу? — спросила она с иронией, на что Бакс ответил совершенно серьезно, что это наверняка помогло бы Милевскому.

— Ну уж нет, это он должен подойти первым и извиниться за свое вчерашнее поведение. И он должен был сделать это еще утром.

— Правильно, но ведь он думает только о шахматах.

Девушка украдкой посмотрела на журналиста. Он стоял в стороне от всех и курил сигарету за сигаретой. На лице его не осталось и следа свойственной ему самоуверенности.

— Да, таким я его никогда не видела. Что делать, Арт?

— Ну, какая же ты непонятливая! Мне его жалко, вот я тебе и советую самой подойти к нему. Он попросит у тебя прощения, успокоится, и игра у него пойдет лучше.

Минуту поколебавшись, она решилась:

— Ладно, будь по-твоему. Подойду к нему, так и быть, а ты помни — в десять часов!

За столик Милевский сел уже более спокойный, поблагодарив Бакса взглядом.

Игра продолжалась. Теперь противники дольше думали над каждым ходом. Ужин опять прервал партию. После ужина борьба приняла острый характер. Оба партнера разменяли по несколько пешек, потом обменялись ладьями. Игра вступила в ту фазу, когда важен был каждый ход, ибо от него зависело преимущество — позиционное или материальное.

На часах было уже девять тридцать. Вдруг Нильсон побледнел и схватился за голову — не рассчитав, он отдал пешку. Его промашкой немедленно воспользовался противник. Зрители заволновались.

Интересно было наблюдать за игроками в этот решающий момент. Милевский, набрав в легкие воздух, быстро, с чувством облегчения выдохнул. Он очень напоминал боксера, отскочившего в угол ринга после того, как неожиданно для себя самого нанес нокаутирующий удар противнику. Норвежец спрятал лицо в ладони, но усилием воли заставил себя опустить руки и посмотреть на доску. Затем он что-то записал в маленький блокнотик, лежащий на столе, машинально потянулся к трубке, отложил ее и горестно покачал головой. Ошибка, явная ошибка, стоившая ему пешки. А ведь вроде так все хорошо продумал, еще шаг — и противник загнан в угол. Что ж, недосмотрел, увлекся… теперь самому придется перейти к обороне.

Милевский бросился в атаку. Все больше времени требовалось теперь Нильсону для обдумывания своих ходов, Партия затягивалась.